Когда мы хотим заглянуть в будущее, то, как правило, дело ограничивается 2024 годом. С одной стороны, это понятно: примат политики как был, так и остается в силе. С другой стороны, и политика — это искусство возможного. А что возможно в будущем, в 2024 году и дальше? Как к этим возможностям сможет подключиться Россия?

Оговоримся сразу: вынесем за скобки возможные геополитические потрясения, возможные войны и климатические катастрофы: их уж точно ни в какие прогнозы не заложишь. Сосредоточимся на возможных экономических изменениях – в мире и в стране. Это не только необходимо, но и любопытно. И чем шире горизонт будущего, тем интереснее.

Кейнс тоже строил коммунизм

Правда, есть и оборотная сторона. Правило: чем дальше пытаешься заглянуть, тем больше вероятность ошибиться, никто не отменял. Любопытно сегодня читать прогнозы, написанные не во времена первых утопий, но, скажем, перед Второй мировой войной. Например, в 1930 году, в разгар Великой депрессии, возможно, предчувствуя надвигающиеся грозовые времена и защищаясь от них, знаменитый экономист Джон Мейнард Кейнс написал эссе «Экономические возможности для наших внуков».

Забота о внуках не прибавила ему славы. Это был прогноз-мечта: Кейнс надеялся, что к 80-м годах XX века мировая экономика сможет разогнаться до роста в 20% в год, дав мировому потреблению возможность удваиваться каждые 4-5 лет. «Коммунизм» и по Кейнсу не состоялся, планка роста оказалась завышенной.

Получается, великий экономист оторвался от реальности? Не все так просто. Известный ресурс, специализирующийся на публикации материалов признанных мастеров в сфере экономики, и не только – Project-syndicate.org – указывает периоды, за которые темп роста экономики вырос на порядок. Если с 1500 по 1820 год мировая экономика, по имеющимся оценкам, росла в среднем на 0,32% в год, то с 1820 по 2003 год – на 2,2%. Сейчас средний темп на уровне 3%.

1820 год – это начало промышленной революции в Англии. Теперь она называется первой промышленной революцией, вторая — это введение конвейерного производства, третья – появление Интернета, мы живем в начале четвертой промышленной революции с интернетом вещей, робототехникой и искусственным интеллектом. Значит, впереди возможность существенного роста экономики.

Вызовы новой экономики

Чтобы воспользоваться плодами цифровых и индустриальных революций, экономика должна существенно измениться. Как именно? Об этом написаны тома. Но есть компактные и вполне удачные указания на эти перемены. Сошлемся, например, на канадский ресурс Visual Capitalist.

Во-первых, современные капиталы предпочитают новые сферы. Авторы этого ресурса обращают внимание на тенденции перестановок на пьедестале крупнейших по капитализации компаний и приходят к выводу о смене векторов в движении самих капиталов. Прошло время, когда первую скрипку играли компании, ориентировавшиеся на промышленность. Теперь солируют те, кто занимаются новейшими технологиями (капитализация отдельных компаний уже превышала $1 трлн) и их внедрением, а в сфере внедрения пока лидируют торговые компании (такие как Amazon). Когда именно новейшие цифровые технологии будут определять сборочное и в целом промышленное производство, возможны очередные перестановки на пьедестале.

Здесь можно сделать первую отсылку к современной экономике России. Когда политики и экономисты преимущественно левой ориентации привычно спрашивают: «Где новые ДнепроГЭСы и Магнитки?», то им есть что ответить: в России есть современные компании-флагманы, например, «Яндекс».

Во-вторых, происходит эволюция самих денег. Эта тенденция активно разворачивается на наших глазах. Ее, с одной стороны, подталкивают сами центробанки: мир уже накопил около $250 трлн долга, включая $63 трлн заимствованных правительствами крупнейших стран, и пирамида растет. При этом центральные банки Японии, Швейцарии и других стран выдают деньги под отрицательные кредитные ставки. И правительства, и компании, и люди начинают воспринимать деньги по-новому. С другой стороны, те же центробанки пока четко не определились с тем, как себя вести в создавшейся ситуации. Дополнительным и пока недооцененным фактором является технологическая возможность создания электронных денег и их эмиссия помимо центробанков. Криптовалюты в общей сложности уже уверенно перешагнули порог в $200 млрд.

В-третьих, постоянно ускоряется технологический прогресс. Растет не только скорость появления новых изобретений, но и запуска стартапов. Канадский ресурс приводит, может быть, не самый удачный, но все равно впечатляющий пример: «Pokemon Go набрала 50 млн игроков за 19 дней. На фоне автомобилей (62 года), телефонов (50 лет) или банковских карт (28 лет), 19 дней — мгновение».

В-четвертых, переход к возобновляемым энергоресурсам требует создания соответствующей инфраструктуры. Мир приближается к «зеленой революции». Это уже не новый тренд. В энергетике главной задачей становится создание соответствующей инфраструктуры.

В-пятых, демографические проблемы приводит к появлению новых и расширению старых мегаполисов. Демографические проблемы — это не только старение населения в развитых странах и омоложение в ряде развивающихся. Эти проблемы известны, ими активно занимаются. Но есть и другие. Среди них, например, новые мегаполисы. Visual Capitalist предупреждает: к концу 21 века только в Африке может быть не менее 13 мегаполисов с численностью до 50 млн человек, они будут крупнее Нью-Йорка. К тому времени мегаполисы Северной Америки, Европы, Южной Америки и Китая перестанут входить в топ-20 самых густонаселённых городов мира.

В-шестых, вмешательство политики в мировую торговлю может оказаться долгосрочным. В качестве положительного примера взаимодействия политики и экономики приводятся торговые отношения между США и Канадой, в качестве «вирусных», могущих изменить вид мировой торговли – пока не урегулированные отношения между США и Китаем.

И, наконец, в-седьмых, над мировой экономикой крепчает «восточный ветер». Значение восточно-азиатских стран и Индии в мировой экономике будет расти. В первую очередь это по-прежнему относится к Китаю. Visual Capitalist приводит, например, такой факт не из завтрашнего, а сегодняшнего дня: регион в дельте реки Янцзы, который включает в себя несколько городов, производит $2,6 трлн — больше, чем в Италии.

В погоне за Америкой

Картина будущего отчасти нарисована. Указанные векторы неравнозначны, картина, конечно, неполна и не везде прозрачна, но все равно дает представление о том, чем в главном будущее будет отличаться от настоящего.

Есть и другой взгляд. Он обостряется из-за идущих торговых и санкционных войн. Это попытка увидеть не столько что изменится, сколько то, кто кого «победит» или обгонит, кто окажется на вершине, а кто откатится назад. Это взгляд не столько футуролога, сколько геополитика.

Не так давно глава Счетной палаты Алексей Кудрин заявил: «Новая сфера войны – это экономика. В конечном счете, это приведет к тому, что США ослабнут. Но в ближайшие 40 лет они будут доминировать». Так как изменится табель о рангах в мировой экономике?

Есть ответ от известной аудиторской компании PWC, которая составила прогноз движения фишек стран по шахматной доске на 50 лет вперед. Прогноз составлен в 2013 году, но все равно представляет значительный интерес.

К 2050 году, по версии PWC, помимо Китая, который по абсолютным показателям ВВП уже к 2027 году может выйти на первое место, резко продвинутся вверх Индия и Бразилия. Заметен и успех Вьетнама, который к 2050 году войдет в первую двадцатку стран.

Стоит специально подчеркнуть, что прогноз PWC весьма комплиментарен по отношению к России. По объему ВВП по паритету покупательной способности она должна уже в 2020 году опередить Германию. На деле Россия, однако, прогрессирует вовсе не так быстро: отставание от Германии остается прежним.

Отличие реального положения дел от прогноза, датируемого 2013 годом, – прежде всего изменения в геополитике и введение санкций, которые, свидетельствует прогноз, тормозят развитие российской экономики. Тем не менее, прогноз PWC, скорее всего, учитывался в Кремле при подготовке майского указа Владимира Путина 2018 года. Хотя в указе задача выведения России на пятое место в мировой экономике отодвинута на 2024 год.

Министерская вилка

Мы с разных сторон постарались заглянуть в будущее, отталкиваясь, главным образом, от зарубежных прогнозов. Что же собой представляют официальные отечественные аналоги?

В соответствии с законом о стратегическом планировании, последний долгосрочный прогноз (до 2035 года) был составлен Минэкономразвития в 2016 году. Увы, по существу он представляет собой лишь удлиненную версию трехлетних прогнозов, которыми постоянно оперирует министерство. В нем не ставится вопрос о новых вызовах, например, тех, о которых было написано выше. Все как всегда – «вилка» из трех версий, различающихся по градусу оптимизма, который, в свою очередь, определяется инвестиционной активностью и, кто бы сомневался, ценами на нефть.

Привычка к постоянному «уточнению», которая снижает уровень требований к прогнозистам и к качеству документов, применительно к долгосрочному прогнозу, который в отличие от трехлетних собратьев не подлежит постоянным, вплоть до истечения прогнозного периода «уточнениям», фактически приводит к отказу от попытки увидеть будущее за рамками привычного «прицела», который может оказаться сбитым и во всяком случае явно недостаточен. Долгосрочный прогноз Минэкономразвития – это, скорее, отписка, чем серьезный документ, который позволит заранее предвидеть те или иные риски или вызовы. Он уже в значительной мере устарел: по базовому варианту максимальные темпы роста экономики предусматривались в 2,6%, а по сценарным условиям прогноза до 2024 года с 2021 года темпы роста должны уверено перешагнуть 3%.

Что же касается ключевого для настоящего и будущего российской экономики нефтяного рынка, то новых шоков на нем по прогнозу не предполагается. Между тем министр энергетики Александр Новак не раз предупреждал о том, что соглашение ОПЕК+ не следует продлевать. Если ограничений на добычу нефти не станет, ценовой шок вполне реален. Второй шок, точно не менее серьезный, содержится в еще одном прогнозе Новака: с 2022 года добыча нефти в России будет сокращаться. Подробно последствия такого развития событий в прогнозе не рассматриваются.

Но, пожалуй, самое главное: прогноз не акцентирует внимания на развитии человеческого капитала, а это в современных условиях главный пропуск к возможностям, открываемым цифровыми революциями, которые определят будущее. Получается, что прогноз выполняет какие-то свои ведомственные задачи и явно находится не в той плоскости, в которой развивается мировая экономика.

Это вовсе не значит, что российская экономика теряет ориентиры. Ее цифровые достижения налицо, в марте 2019 года эксперты Microsoft признали, что российские компании — среди мировых лидеров по внедрению искусственного интеллекта. Рынок определяет мейнстрим. Ориентиры может потерять правительство, для которого свою продукцию изготовляет Минэкономразвития.