Цифровая экономика — модная сегодня тема. Она на слуху, в «цифру» верит и бизнес, и государство. Однако риск того, что цифровая экономика окажется не такой, как ожидается, велик. Новые технологии, сами меняют наше общество, считает Владимир Мау, ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте РФ. В интервью «Российской газете» он рассказал, какие новые явления и процессы появятся в скором времени благодаря «цифре» и как они изменят нашу жизнь.

Какие перемены произойдут при переходе к цифровой экономике? К чему родителям надо готовить детей уже сейчас?

Владимир Мау: Проблема в том, что этого не знает никто. Существуют сотни тысяч экспертов, которые расскажут, что они знают, как это будет функционировать, но мне иногда представляется, что мы только находимся в начале пути, в начале осмысления того, что происходит. Прежде всего я бы говорил не только о цифровой экономике, а о цифровом обществе. И в результате этих современных технологий, а они выходят за понятие «цифры», появляется очень много новых явлений, новых процессов и новых трудностей.

Например?

Владимир Мау: Можно несколько направлений обозначить. Скажем, во многих из этих трендов можно проследить реализацию как левосоциалистических, так и праволиберальных идей и предсказаний. Например, государство как платформа. Это очень хорошо укладывается в старую коммунистическую идею отмирания государства. Государство многие функции перестает исполнять, поскольку через «цифру» люди могут напрямую решать многие вопросы, в которых сейчас требуется государственное посредничество.

Или блокчейн и биткоины. И все, что с ними связано. Это известная идея старых либералов ХХ века о том, что лучшая валютная система должна обходиться без посредничества государства. Что частная валюта, конкурирующая с другими валютами, гораздо устойчивее, чем государство, которое часто портит деньги.

А что такое криптовалюта как не реализация идеи частных денег со своими проблемами и своими закономерностями?

Образование тоже ждут радикальные перемены?

Владимир Мау: Есть много рассуждений о том, что с решением проблемы перевода и онлайн-программ образование будет концентрироваться в ограниченном числе у лучших производителей знания. Остальные, в лучшем случае, будут сертифицировать — принимать экзамены и выдавать документы. Мы не знаем, так ли это будет. Когда мы начинаем фантазировать на эту тему, мне обычно вспоминается фильм «Москва слезам не верит», где один из героев говорит: «Через 20 лет ничего не будет, кроме телевидения. Ни театра не будет, ни радио». Но 20 лет прошло, и он продолжает говорить то же самое. Конечно, нельзя сказать, что все исчезнет и останется только «цифра». Но то, что «цифра» очень сильно влияет на модель государственного управления, причем многоуровнево, отрицать нельзя. С одной стороны, оно позволяет трансформироваться государству, повысить эффективность госуправления. А с другой, технологические сдвиги существенно влияют на политэкономию, на саму модель функционирования хозяйства.

Еще один тренд, который, на мой взгляд, очевиден, это то, что мир уходит от экономики длинных денег, длинных инвестиций. Низкая инвестиционная активность в мире связана во многом с тем, что бизнес не понимает, какие долгосрочные инвестиции будут в обозримом будущем окупаемыми.

Проблема в том, что никто не знает, к чему нас может привести цифровая экономика
Технологический прогресс настолько ускорился, что технология, которая сегодня кажется эффективной, устареет в момент завершения инвестиционного процесса и начала производства. Модель, при которой вы могли пять лет инвестировать в нефть и газ и 25 лет окупать или построить железную дорогу с самыми современными технологиями и ее эксплуатировать, уходит. Велика вероятность того, что пока вы закончите строить эту дорогу, выяснится, что технология уже очень старая. Это существенно ограничивает долгосрочность инвестиционных решений.

Вместе с тем, появляются технологии, которые и не требуют долгосрочных решений. Те же сланцевые нефть и газ позволяют быстро начинать и сворачивать производство в зависимости от конъюнктуры, переносить его из одной точки в другую. Все это означает, что страны начинают конкурировать не природными и человеческими ресурсами, не дешевизной труда, а качеством государственного управления. Потому что главным фактором при решении, где размещать производство, становится качество человеческого капитала — не дешевый труд, а скорее дорогой, но очень квалифицированный. И критически важна система госуправления. То есть то, что влияет на быстроту принятия решений, быстроту разворачивания бизнеса, низких рисков, которые власть может создавать. В этом смысле проблема цифровой экономики — это не проблема, что будет ли одна «цифра», и ничего кроме. Это формирование существенно других правил игры.

Опасно ли для государства появление многочисленных частных денег (криптовалют)? Цифровую экономику сложно регулировать.

Владимир Мау: Насколько сложно, пока не знаю. Кстати, когда появилась современная бумажно-денежная система в 1696 году, у истоков которой стоял, кстати, Исаак Ньютон, долгое время казалось, что это очень неустойчивая и странная модель выпуска бумажных денег. Более того, Наполеон был уверен через сто лет, что это настолько искусственная модель, что она рухнет как только он установит континентальную блокаду. Выяснилось, что это не так. Что это модель оказалась очень устойчивой. Поэтому на самом деле мы не знаем, что произойдет дальше с криптовалютами. Мы не знаем, как это будет работать. То есть мы пока не знаем, что будет представлять собой эта денежная система, какая роль у нее будет, у частных денег, и будет ли это в результате нынешнего глобального кризиса или следующего, лет через пятьдесят. В конце концов, современный центральный банк появился в конце XVII века, но в полной мере центробанки заработали только в ХХ веке. Банк Англии был создан в 1694 году, Государственный банк Российской империи в 1860 году, а ФРС в 1913-м.

Получается, что сейчас нужно идти параллельно, пока вся эта система развивается. В Америке пытаются регулировать криптовалюты, а в России запрещен выпуск любых денег помимо государственных.

Владимир Мау: У нас все-таки пока биткоины не запрещены. Есть дискуссия по поводу того, в какой мере на этот рынок можно пускать неквалифицированных инвесторов. Это нормальная дискуссия. Но в общем, у нас это все функционирует. Майнингом у нас занимаются. Другое дело, что не надо это превращать в очередную моду. Два-три года поговорим про цифровизацию, потом перебросимся на что-то еще. Это тренд. Это не мода. Хотя никто до конца не понимает, как это будет работать.

Когда появилось книгопечатание, были апоклиптические предсказания, что всеобщая грамотность и широкое распространение знаний подорвут устои политической стабильности. Пример же был ровно такой же, что не может быть стабильной власти, если у тебя подданные умеют читать и если книги можно не переписывать вручную, а они будут выпускаться в большом количестве. Как же это все проконтролировать? Человечество много раз проходило через глубокие трансформации — и пока успешно проходило.

Примерно как Интернет. Когда он появился, была революция. С каждым годом он развивается, и появляются все какие-то новые сферы его применения.

Владимир Мау: Да. Забавно, что от Интернета, кстати, угроз больших не видели, когда он появился. Связанные с ним угрозы в виде политических последствий появились позже. Поначалу это было, скорее, игрушкой.

Модель, при которой можно пять лет инвестировать в нефть и газ и 25 лет окупать, уходит в прошлое
Тут все наоборот — «цифра» еще набирает обороты, а все уже боятся того, что она может нам принести. Как изменится в связи с цифровизацией роль государства и корпораций?

Владимир Мау: Чтобы нам ни говорили критики либерализма, несомненно, сейчас мир развивается в направлении гораздо более либеральной модели. Когда начался глобальный кризис в 2008 году, возникли дискуссии, не есть ли это реакция на либерализм, на либеральные модели, ставшие доминирующими после кризиса 70-х годов. Не должно ли возродиться кейнсианство, но сейчас, мне кажется, все более очевидно, что мы находимся в начале нового существенного витка либерализации экономических и технологических отношений. Мы видим, что экономические отношения гораздо больше стимулируют либерализацию. Кстати, Владимир Путин тогда, в 2009 году, первым из политиков заметил, что кризис не должен привести к возврату к старой модели. За последние 25 лет мы уже видели, что, скажем, наиболее успешные экономики, страны, успешно решавшие задачи догоняющего развития, — это страны с более низкой бюджетной нагрузкой по ВВП, чем самые развитые страны. Тогда как, например, в конце XIX — начале XX века было наоборот. Страны, решавшие задачи догоняющего развития, имели более высокую бюджетную нагрузку, они концентрировали деньги в бюджете и перераспределяли их на то, что тогда воспринималось как передовые отрасли. Все успешные кейсы последних 40 лет — это страны с более низкой бюджетной нагрузкой, чем в развитых странах. Сейчас и частные деньги, и в значительной мере децентрализация и рецентрализация образовательных процессов, и усиление роли частного спроса, связанного с инновациями, — все эти современные инновации ориентированы не на государственный, а прежде всего на частный спрос. Похоже, мир, подошел к новому витку либерализации, но не в терминах ХХ века.